У меня вырвался горький смешок.

— Ты находишь? Мой муж не может подойти к телефону — занят отрубанием голов, и это еще пустяки. Он на самом деле не…

— Не говори! — оборвал меня Влад, став смертельно серьезным. — Знать и признавать — разные вещи. Грегор и хочет добиться от тебя публичного признания. Это стало бы доказательством. Не давай ему такой возможности.

— А ты на чьей стороне? — тихо спросила я. Не следовало спрашивать напрямик, но я не удержалась. Влад не стал бы мне лгать, на чьей бы стороне он ни стоял.

Он задумчиво смотрел на меня. Он не был классическим красавчиком, как те типы, что играли его в многочисленных фильмах. Лицо овальное, губы тонкие, глубоко посаженные глаза, слишком широкий лоб и узкий подбородок. И еще он был тощий и рослый, добрых шесть футов. Но ни один из тех актеров не обладал личностью Влада. Несовершенство черт он возмещал чистым магнетизмом.

Наконец он взял мою руку. Его была вся в шрамах и к тому же опаснее его клыков, ведь через нее изливалась его пирокинетическая мощь. Но я не боялась Влада. Следовало бы, но я не боялась.

— Я тебе однажды уже говорил: я чувствую связь с тобой. Это не любовь, не влечение, я не пожертвую собой ради тебя, но, если я тебе понадоблюсь и смогу помочь, я это сделаю. С какой бы стороны ты ни позвала.

Я стиснула его руку и отпустила:

— Спасибо тебе.

Он поудобнее уселся в кресле.

— Всегда пожалуйста.

17

Мы не вернулись в дом в Баварии. Конечно, с воздуха я не могла точно сказать, что это не Бавария, но дом был не тот, из которого я сбежала. Пилюль при мне не было, так что я просто закрыла глаза при приземлении и не открывала в машине. Даже и будь при мне таблетки, я не стала бы их снова принимать. Грегор не мог выхватить меня из сна без моей помощи, а я помогать не стану. Кроме того, я подозревала, что таблетки плохо на меня действуют: даже Влад заметил, что я отвратительно выгляжу. Надо созвониться с Доном и спросить, нет ли у них побочных эффектов.

Первым, кого я увидела, открыв глаза после тот, как Влад ввел меня в дом, был Ниггер. Он стоял в фойе, скрестив руки, с совершенно непроницаемым выражением лица.

— Не надо было тебе сбегать.

— Где Кости?

Не собиралась я обсуждать это с Ниггером. Да, сама напросилась, но только один человек вправе выдать мне все положенное. Тот факт, что Кости не вышел меня встречать, говорил о многом. Значит, он в самом деле взбешен.

Ниггер покосился влево:

— Иди на музыку.

В той стороне слышались звуки пианино. Может, Кости слушает успокаивающую запись. Остается только надеяться, что она подействовала.

— Спасибо.

Я прошла в соседнюю комнату на звук.

Это оказалась просторная библиотека. Я сразу увидела, что звучит пианино, а не диск. Кости склонялся над ним, спиной ко мне, бледные пальцы умело скользили по клавишам.

— Привет, — сказала я, выждав несколько ударов сердца и не дождавшись его взгляда. Так, значит, намерен меня игнорировать. Нет уж, лучше сразу все получить, чем оттягивать. — Не знала, что ты играешь, — сделала я второй заход, подходя ближе.

Приблизившись настолько, чтобы почувствовать его вибрации, я резко остановилась. Кости готов был взорваться от боли, хотя из-под его пальцем лилась безмятежная музыка. То ли Шопен, то ли Моцарт.

— Зачем ты здесь?

Он спросил это нарочито мягко, не пропустив ни единой ноты, не подняв взгляда. Вопрос меня ошеломил.

— П-потому что ты здесь… — Я проклинала себя, что запинаюсь, как робкая школьница. Хватит с меня уже!

Кости не поднимал взгляда.

— Если ты пришла попрощаться, не стоило труда. Мне не нужны слезливые объяснения. Выход там же, где вход.

У меня в горле встал ком.

— Кости, это не…

— Не тронь меня!

Я хотела погладить его по спине, но он отшвырнул мою руку с такой силой, что меня развернуло. И его взгляд пришпилил меня к месту.

— Нет. Нечего лезть сюда, провоняв Грегором, и еще лапать меня! — Каждое слово звучало размеренным яростным рыком. — Хватит с меня твоего покровительства. Ты относишься ко мне как к хилому человечишке, неспособному прожить без твоей помощи, но я, черт побери, мастер-вампир!

Последнее слово он выкрикнул во весь голос. Я съежилась. Кости сжал и разжал кулаки, как видно пытаясь овладеть собой. Дальше он говорил сквозь стиснутые зубы:

— Мне стоит только захотеть, я бы голыми руками разорвал тебя на части. Да, ты сильная. И быстрая. Но не настолько, чтобы я не мог тебя убить, будь у меня такое желание. И несмотря на это, ты обращаешься со мной как с низшим. Я старался не замечать. Говорил себе, что это не важно, но теперь хватит. Вчера ты поверила Грегору больше, чем мне. Бросила меня ради него, и от этого никуда не денешься, так что я снова спрашиваю тебя: зачем ты здесь?

— Я здесь потому, что люблю тебя, и мы… — Я собиралась сказать: «Мы женаты», но слова застряли у меня в горле. Нет, я сама убедилась, что не женаты, если считаться с вампирскими законами.

Кости холодно усмехнулся:

— Не знаю. Не собираюсь обнимать тебя, гадая, обо мне ли ты на самом деле думаешь.

— Кости, ты же знаешь, что это неправда! — с болью выговорила я. — Ты знаешь, что я тебя люблю. А если бы не знал, Господи, мог бы сам посмотреть, и увидеть…

— Только тени, — безжалостно оборвал он. — Отблески — когда ты не настороже, когда не отгораживаешься от меня стеной. Я открылся тебе целиком, до самого худшего, потому что ты не заслуживала меньшего, но ты не отвечала тем же. Нет, это ты оставила для Грегора. Поверила ему настолько, что бросила все по его слову. Ну, милая, я знаю, когда меня побили, а Грегор нанес мне грандиозное поражение. Его ты уважаешь. Ему ты доверяешь, а потому, если не уходишь ты, уйду я.

Мне стало холодно, ком в горле вырос вдвое. Это не ссора. Это что-то куда хуже.

— Ты меня бросаешь?

— Я многое могу выдержать…

Голос бесстрастный до рези. Я отпрянула. На секунду я его испугалась.

— Многое, — продолжал он. — Могу выдержать твою привязанность к Тэйту, хоть и презираю его. Твою вечную ревность к другим женщинам, потому что я на твоем месте был бы таким же. Могу выдержать твое стремление вмешиваться в опасные дела, которые тебе не по силам, потому что опять же это и в моей натуре. Все это терзало меня, но ради тебя я терпел. — Теперь он стоял. Холодный, равнодушный тон исчез, он с каждым словом повышал голос. — Я решился терпеть и то, в чем ты не признавалась, например твои тайные сомнения: не была ли бы ты счастливее с Грегором, чем со мной. Я мог бы вытерпеть даже истинную причину, почему ты не хотела меняться, истинную причину, из-за которой ты цеплялась за свое бьющееся сердце. Терпел, даже понимая, что в самой глубине души ты все еще веришь, что все вампиры — зло!

Он уже орал. Я попятилась. Никогда не видела Кости таким. Глаза горели электрическим зеленым огнем, эмоции сотрясали все его тело.

— Не думай, будто я не знал. Я всегда знал! И терпел, даже сознавая другую причину твоих колебаний. Под всеми твоими заверениями в преданности, под всей любовью — а я думаю, ты, несмотря ни на что, меня любила — ты не хотела меняться потому, что не верила, что это навсегда. Ты верила в меня только временно, а стать вампиром — это навсегда, так? Да, я это знаю. Знал с тех пор, как встретил тебя, но я был терпелив. Твердил себе, что настанет день, когда ты перестанешь смотреть на меня настороженным взглядом. Что когда-нибудь полюбишь меня так же, как я люблю…

Пианино разбилось о дальнюю стену, издало страшный предсмертный вопль. Я прижимала руку ко рту, пустота в животе разворачивалась, заполняла все тело.

— Я был дурак.

Эта простая фраза встряхнула меня сильнее, чем только что разбитое им пианино. Я вскрикнула от боли, но он не услышал.

— Но этого… этого я вытерпеть не могу — ты ушла от меня. Лучше бы я умер, чем увидеть оставленную тобой записку. С радостью зарылся бы в собственную могилу, чем видеть ту грязную бумажку!